Письмо из Байконура.

Здравствуй, дорогой дружище Василий!

Пишу тебе по старинке, на бумаге, потому как электронная почта, как ты и сам знаешь, читается кем угодно, а про старую, бумажную, эти лоботрясы не помнят. Все ж таки попросил бросить письмецо сиё через старого знакомца, на материке, в первый попавшийся почтовый ящик в России. И пишу не тебе напрямую, а бабке твоей, Анне Егоровне, в деревню Каголово, Псковской области. Ума у нее хватит тебе письмо передать, когда у нее в гостях будешь.

Прочтешь когда письмо, порви его на мелкие кусочки — и потом их лучше сьешь для надежности. Хотел в этом месте смайлик по привычке поставить, но на бумаге как-то глупо смотрится. Да и серьезно я, Васька. Про съешь.

Произошла эта хрень 2 недели назад, во время моего дежурства. Потому только я обо всем этом и знаю с начала и до конца. Мы как раз готовили коммерческий запуск «Протона» с какими-то японскими и немецкими спутниками. После того, как предыдущий звизданулся, у нас тут все очень строго было, я с площадки не вылезал.

И вдруг, прямо средь бела дня связисты орут — сверху кто-то запрашивает посадку. Мы сначала не врубились — от МКС должен был пиндосовский «челнок» отсостыковываться через несколько дней, наши отслеживали, и я решил, что у них какой-то нештат, а что по-русски говорят, то кого-то из российских на борт взяли — или вообще всю МКС эвакуировали. Дал им указание на дорожку, на которую «Буран» садился — маяки приводные врубил, жду.

И вот сверху садиться корабль — только никакой не «челнок», а что-то совсем другое. Ты такого даже в кино, Васька, не видел, в звездных войнах. Здоровая такая дура, белая, с крылами. Как птица. А на крылья, Вась, звезды красные, а на корпусе пятиметровыми буквами «СССР»нарисовано.

Села эта хреновина, еле вписалась, я с казахским напарником на машину — и с КПП к ней. Подъехали. А у той в пузе открывается люк, на землю лестница опускается и по лестнице два каких-то чувака в скафандрах спускаются и на меня с Олжасом смотрят офигевши.

Вы кто? — спрашивает один, постарше который. На русском. И морда рязанская-прерязанская.

Ну я представляюсь, Олжас тоже.

А мы где? — спрашивают.
Байконур, Республика Казахстан, — отвечаю.

А он так зенками похлопал и говорит:

А чего на вас такая форма странная?

Чувствую я, Васька, что-то не то. Потому что у них на скафандрах тоже СССР написано, и на рукавах знамена красные с серпами и молотом.

А вы то кто? — спрашиваю вместо ответа.

Они представляются — майор Егоров и капитан Салакявичус. А тут на лестнице еще один, и у него на скафандре эмблема другая — немецкий флаг — видал я немцев, но только на флаге еще — серп, молот и циркуль. И где-то я такую эмблему уже видел.

А это кто? — показываю. А тот, третий, и отвечает, по-русски, но с небольшим акцентом:
Космонавт-исследователь Карл Хаммершмидт, Германская Демократическая Республика.

Стою я, Вась, обалдевший, а Олжас, хоть и чурка, а что-то понял раньше меня. Потому как спросил:

А какой сейчас год?

Тот, который Егоров, не задумываясь:

2007-й.
А вы сами из какой страны? — Олжас не унимается.
Из какой? Из нашей. Из Союза. А Карл из Восточной Германии.
Так ее нет, Германии Восточной. Как, впрочем, и СССР.

И тут, Вась, я сморозил. Детство вспомнилось, что ли. Возьми и ляпни:

Всегда мы вместе, всегда мы вместе, ГДР и Советский Союз.

Молодняк уже и не знает, что была такая песенка. Посмотрели все — и Олжас — на меня, как на идиота. Ничего не сказали. Стоим молчим. Потом второй, Салакявичус, спрашивает:

А у вас тут какой год?
2007-й! — хором отвечаем мы.

И вдруг Егоров как начинает материться. Да таким матом, который мы с тобой в летной школе от старшины Гринько не слышали:

Ах, мать-пермать, физики грёбаные, ах, всего лишь эксперимент научный, ах, туды-растуды, проверить одну теорию, ах, ёркина гора во се дыры, преобразователь метрический…

И далее, в том же духе.

Я пока торможу, но чувствую, что-то совсем не то происходит. Что-то у них случилось. Но и его ребята явно тоже не понимают пока — что литовец, что немчура. Смотрят на него недоуменно. Он им и говорит:

Мы товарищи, в Байконуре, только это совсем другой Байконур. Параллельный, судя по всему.

Потом снова на нас посмотрел и спрашивает:

А чего на вас форма разная?
Так страны же разные — Республика Казахстан и Российская Федерация. — Олжас отвечает.
Отлично! — говорит Егоров. — И давно у Вас такое счастье?
Да скоро 20 лет будет.
Замечательно. А строй какой? — продолжает Егоров.
Демократию строим. С рынком. И Россия и Казахстан. И остальные страны бывшего Советского Союза.
С рынком? Бывшего? — перепрашивает Егоров, потом поворачивается к своим и говорит:
Надо, товарищи, нам отсюда убираться (другое слово, он Вась, сказал, бумагу пачкать не хочу). Тут, — говорит этот Егоров, — рыночную демократию строят. Нам тут делать нечего.

Потом комне повернулся, честь отдал.

Спасибо за помощь при посадке, но нам домой. Счастливо оставаться.
А топливо у вас есть? — спрашиваю.
А у «Октября» топлива нет, — отвечает Егоров. — Нам теперь топливо ни к чему. У него реактор гравитационный. Никакого топлива не нужно.
А как же вы обратно попадете? — интересуюсь.
А мы эту штуковину физическую наоборот настроим — авось и прорвемся обратно. Однако, нам пора.

Все трое разворачиваются и залезают в свою дуру, железную и белую. С надписями «СССР» и красными звездами. Который «Октябрь», стал быть. То ли корабль так называется, то ли класс кораблей. И тут наш шофер — срочник, пацан, я и забыл про него от всех этих дел, выскакивает из машины и бежит к лестнице:

Заберите, кричит, меня, на хрен мне эта демократия, я хочу в СССР.

Хватается за лестницу — и вместе с ней исчезает в брюхе корабля. Брюхо закрывается — и начинает их корабль разворачиваться, потом разгоняется, и через несколько минут исчезает туда, откуда прилетел.

Мы с Олжасом постояли еще минуту — а к нам из Центра уже едет куча машин. От пожарных и скорых до БМП. И вертолетов в небе как мух.

Объяснительные, как ты понимаешь, мы с моим напарником до сих пор пишем. Прилетал Сергей Иванов, Патрушев, лично допрашивали. Думаю, что и с Путиным пообщаться придется. Подписок о неразглашении дал штук сто, так что ты про «письмо на кусочки и съесть» не забудь.

Нигде, конечно, эту историю не огласят. Даже не потому что выборы на носу. И ты никому не рассказывай. Хоть и вряд ли кто поверит. Шепнули мне кореша, что пиндосы кораблик тот видели на своих станциях слежения — и как он вывалился из ниоткуда, и, главное, как он в никуда провалился. Так что вернулись эти чуваки к себе — русский, литовец, немец восточный. И рядовой Малышев, чтоб ему.

А вот знаешь что, Васька, меня больше всего огорчает во всем этом. Что я ведь совсем рядом с тем кораблем и с той лестницей стоял. И всего-то надо было — прыгнуть, руками зацепиться — и наверх. На корабль этот. На хрен из этой демократии и рынка.

В Союз.

Твой друг Иван.

Александр Коммари