Н.Бурденко. Какими методами гитлеровские изверги истребляют советских людей

Н.Бурденко || «Правда« №269, 31 октября 1943 года

Товарищи красноармейцы, краснофлотцы и командиры, партизаны и партизанки! Защищайте свободу, честь и независимость нашей Родины! Беспощадно уничтожайте гитлеровских разбойников, очищайте родную землю от ненавистного врага! (Из призывов ЦК ВКП(б) к 26-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции.

Чтение документов о чудовищной изобретательности гитлеровских разбойников изумляет, а действительность — когда её видишь и соприкасаешься с ней — поражает и парализует воображение. Я в течение восьми пережитых мною войн видел много трагедий, много замученных людей, но изощренные зверства немецких извергов превосходят всё мною виденное и по масштабу, и по качеству исполнения.

После освобождения Орла мне пришлось в этом городе ознакомиться с преступлениями немцев. Я беру на себя описание их преступлений против военнопленных, и особенно раненых, и считаю необходимым дать тщательный анализ немецкого метода расстрела советских граждан.

Гитлеровцы истребляли пленных вопреки всем международным соглашениям. Проводилось это двумя способами: или непосредственно убийство, или истощение голодом и непосильной работой.

Гаагская конвенция требует человеколюбивого обращения с пленными; личные вещи остаются в распоряжении пленного; в отношении условий питания, помещения и одежды пленные в общем приравниваются к войскам приятельства, взявшего их в плен. Эти международные нормы немцы нарушали и в прошлую войну.

А теперь? Гитлеровцы при оккупации городов в случае оставления там госпиталей с ранеными и больными ликвидируют эти учреждения: раненых переводят в худшие, наскоро устраиваемые помещения, бельё, предметы ухода, одеяла, инструменты отбирают и не обеспечивают больных элементарной врачебной помощью. Голод, холод, отсутствие общеврачебной и хирургической помощи, отсутствие перевязочных средств — всё это ведёт вымиранию раненых.

Нами в Орле подробно изучены данные по концлагерю и госпиталю-тюрьме.

Зимой, в нетопленных помещениях, наполненных паром и смрадом, с инеем на стенах, спали истощенные, голодные люди вповалку в несколько слоев. Тут же стояла параша. Утром из-под живых уборщики вытаскивали трупы, порою 5—6 из камеры, а остальные, еле живые, резиновыми палками выгонялись на работу.

У военнопленных появилась невероятная вшивость, с которой не проводилось никакой борьбы. Бани и вошебойки не было. Вода не отпускалась не только для умывания, но даже и для питья. Пленных даже не выпускали во двор, чтобы взять горсть снега.

В таких условиях военнопленные врачи были бессильны в своих попытках предотвратить гибель людей и их деятельность ограничивалась отбором наиболее слабых и размещением их в корпусах, отведенных под так называемый «больничный блок» (4-й и 5-й корпуса). Условия содержания были там те же. Разница заключалась лишь в том, что из этих корпусов не брали на работу, с питанием же обстояло несколько хуже, так как ходившие на работу все же имели некоторую возможность получить дополнительно к лагерному питанию на месте работы кружку баланды или же что-либо добыть.

Питание не обеспечивало сохранения сил и сопротивляемости организма больного и в итоге — частые осложнения. Особенно бросается в глаза чрезвычайно замедленное сращение костных переломов и наличие огромного количества остеомиэлитов с тяжёлыми общими явлениями: инфекцией, обильным нагноением, отечностью тканей.

Как правило, срок лечения очень затягивался. Заживление ран в большинстве случаев шло очень вяло, что, конечно, следует в первую очередь отнести за счет крайне неудовлетворительных, а порою и тяжёлых бытовых условий для раненых и больных. В тюремных корпусах №4 и №5 раненые и больные никогда не раздевались.

По отчётным данным, содержащимся в книгах, смертность доходила здесь до 30 проц., тогда как в наших лазаретах в аналогичной зоне смертность — 2,5—3 проц.

* * *

Исключительно тяжёлым было положение раненых советских воинов в лазарете-тюрьме. Низкие, давящие потолки, длинный коридор, слабо освещённый из торцовых, тоже низких, окон. Направо и налево — одиночные камеры. Двери, окрашенные в чёрный цвет, закрыты, глазок пропускает рассеянный свет и ещё больше оттеняет мрачное впечатление.

Тяжёлый воздух, смрадный запах, грязь возбуждали желание попросить халат. Но халата не оказалось: немецкий фельдшер — шеф лазарета-тюрьмы, забрал единственные 4 халата, которыми пользовались врачи.

Хожу по казематам. В первом каземате наше приветствие «здравствуйте, товарищи» и появление русских врачей не вызвали никаких изменений на лицах раненых. Очевидно, страх пленения, страх содержания в камерах одиночного заключения, боль в ране, беспризорность и покинутость и предстоящая судьба в руках палачей — все это вместе взятое поставило знак равенства между жизнью и смертью. В таком положении человек впадает в психический ступор. Бледносерые лица точно окаменели.

В одиночных камерах помещалось по 3 и 4 человека; тюремные койки стояли вплотную — подойти к раненому было невозможно, приходилось тянуться через койку соседа. Нужно представить себе, как надо обслуживать раненых утками и подкладными суднами, — ведь сигналов, кроме крика, не было, и это при затворенной двери.

Лохмотья вместо одежды, грязные тряпки вместо белья, блинообразные слежавшиеся предметы, когда-то носившие название матрацев. Все провоняло дурно пахнувшими выделениями при отсутствии вентиляции и смены.

Немцы не выдавали марлевых и матерчатых бинтов. Шины Крамера фиксировались бумажными бинтами. Были марлевые пакеты, но, как правило, бинтов не было. Они появлялись только изредка и были плохого качества.

В комнате «шефа» после спешного от’езда из Орла остались запасы немецких препаратов, которые русским не выдавались. Из предохранительных сывороток употреблялись только русские, но запасов было мало.

Я приступил в исправлению повязок. Наложены были фиксирующие повязки. Осмотрел раны. О контроле рентгеном переломов и ранений легких нельзя было и думать. Из 76 раненых хирургического лазарета септическое состояние было у 11 человек, остеомиэлиты острые — у 18, хронические — у 32. Раненых в мозг не было — они все умерли, остались в живых только контуженные и с сотрясением.

Особенно тяжёлое впечатление производили раненые с ранениями лёгких. Правда, их было немного — смертность среди них была высокая. Из осложнений остановило на себе внимание большое число анаэробной инфекции.

Раны — бледны, часто покрыты гнойным налётом. Грануляции вялы, поверх раны матовые, эпителизация слабая. Течение заживления мягких частей и костей вялое и медленное.

Трудно было ожидать иного: скудное питание, отсутствие свежего воздуха, грязное содержание кожных покровов, отсутствие правильного ведения ран, угнетённое моральное состояние, — всё это было плодом заранее продуманной немцами политики истребления.

Я сделал бы непростительное упущение, если бы не привёл наши правила содержания пленных раненых и больных наших противников. Раненые и больные военнопленные лечатся следующим образом: в войсковом и армейском районах — на этапах эвакуации в общем порядке; во фронтовом районе — в специальных отделениях для военнопленных эвакогоспиталей Наркомата Обороны; во внутреннем районе — в специальных эвакогоспиталях Наркомздрава СССР.

* * *

Теперь несколько слов для описания методики германской жестокости. Убийство по системе немцев совершается несколькими методами:

1) Лишение средств питания, лишение жилищ, грабёж платья, обуви, невзирая ни на какие условия времени года, не считаясь с детьми всех возрастов. Статистика, собранная нами, показывает, что этот способ должен быть причислен тоже к убийствам.

2) Оставление масс жителей городов и селений без медицинской помощи. С какой непонятной жестокостью немцы разрушают санитарные поезда, санитарные пароходы! Врачи на фронте мне говорили, что они сняли знак Красного Креста, так как он не защищает от бомбежки немцев, а наоборот — является приметливой целью для воздушных гитлеровских разбойников.

Больницы привлекают немцев: больничный инвентарь, бельё, одеяла грабятся, а больные выбрасываются. Типично показание д-ра Козельского, врача краснодарской больницы, о гестаповском палаче Герце, который широко применял особые машины — «душегубки» для умерщвления наших людей — детей, женщин, стариков.

В способах зверских убийств немцы, в полном смысле этого слова, проявили какую-то особую изощрённость. Каковы они? Сожжение, задушение, расстрел. Немцы практиковали индивидуальный и групповой расстрел. Убийства в тюрьме, как показывают свидетели, совершались так: люди ставились лицом к стене, жандарм производил выстрел из револьвера в затылочную область. Этим выстрелом повреждались жизненные центры, и смерть в большинстве случаев наступала мгновенно.

Второй способ: группу людей загоняли в траншеи и, повернув в одну сторону, расстреливали автоматом, направляя выстрел в затылочную область. В траншеях мы находили трупы людей, которые благодаря глубине траншей не могли быть расстреляны,— их, по свидетельству очевидцев, закапывали живыми. Плач, крики отчаяния разносились над могилами. Так было в лесу около селения «Малая Гать».

И как странно читать слащавые, насквозь лживые, гнусные строки немецкого журнала «Фронт и отечество» №69 от 9 июня 1943 г.:

«Никогда немецкий солдат не ставит себе задачей причинять страдания детям враждебных наций. Напротив, мы имеем сотни доказательств того, что немецкие солдаты в оккупированных областях раздавали голодающим детям питание и всячески заботились о них».

А сколько трупов детей различных возрастов находят в застывших предсмертных об’ятиях убитых матерей! Сколько погибло в «душегубках», сколько детских трупов с размозженными головками!

Немцы избирают места убийств в разных местах вблизи городов, чаще в лесах и оврагах. В Донбассе бросали тысячами в шахты. Некоторые убитые раздеты.

Необходимо дать подробный анализ одному из методов немецкой жестокости — это упомянутому расстрелу из револьвера s затылок.

Нужно было изучать этот способ фашистской программы истребления. Он не менее отвратителен, чем «душегубка». Палач стреляет в затылок и даёт обычно одиночный выстрел, иногда два или три. Выстрел, произведённый таким образом, даёт два отверстия — входное и выходное. Входное имеет совершенно правильное геометрическое очертание — как будто оно нанесено пробойником. Выходное отверстие, как правило, находится близко от линии волос, над лбом. Трещины на черепе — на затылочной кости и на основании черепа, а также неизменно повторяющаяся локализация выстрела указывают на то, что он производится в упор или в непосредственной близости. Несколько сот трупов были обследованы на месте, а для детального изучения пришлось составить коллекции и подвергнуть их соответствующей обработке.

Свидетельские показания и найденные фотографии показывают мрачные детали убийства. В некоторых случаях фашисты перед убийством связывали жертвам руки за спиной, и лицо обыкновенно утыкалось в стену или в землю.

* * *

Мы все хорошо помним слова И.В.Сталина, сказанные про гитлеровцев: «И эти люди, лишённые совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!..».

Мы все об’единены одним общим убеждением и стремлением: фашизм должен быть уничтожен! И он будет уничтожен!

Наше убеждение основано на любви к родине всех народов Советского Союза; оно основано на беззаветной преданности и любви к ней нашей доблестной, победоносной Красной Армии, на беззаветной преданности, любви и вере к вождю народов, Верховному Главнокомандующему, Маршалу Советского Союза Иосифу Виссарионовичу Сталину. // Академик Н.Н.Бурденко, член Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР.